Рисунок на другой блокадной открыт-
ке кажется наиболее точным воплощением
«духа» ленинградской архитектуры блокад-
ного времени. Простор площади превраща-
ется в пустоту огромного пространства. Тона
приглушены, линии размыты, как если бы
взор художника был затуманен голодом и
усталостью. Конная статуя гордого импера-
тора едва угадывается сквозь множество сло-
ев защитной ткани; конус из досок и мешков
с песком скрывает высокий фигурный по-
стамент. Решетки набережной, как обрывки
кружев, проступают из снега, не убиравше-
гося неделями. Закрывающий всю площадь
снег как бы подцвечивает своей белизной
небо, на котором едва проступает громада
Исаакиевского собора. Но, несмотря на едва
намеченные контуры здания, отчетливо вид-
ны желтоватые просветы на куполах собора
и колокольни: память и сознание художника
хранят их позолоту вопреки реальности, как
отблеск мирной жизни и надежду на ее воз-
вращение.
Из четырех альпинистов, закрашивав-
ших купол Исаакия, двое – Александра
Пригожева и Алоизий Земба, – умерли в
первую блокадную зиму; Ольга Афанасьев-
на Фирсова скончалась в 2006 году. В живых
остается лишь Михаил Михайлович Бобров,
работавший на куполе собора 18-летним
парнем; позднее он был военным альпини-
стом, мастером спорта. Заслуженный тре-
нер Российской Федерации, профессор, по-
четный гражданин Санкт-Петербурга, в 76
лет он вместе с группой полярников достиг
Северного полюса. Мне доводилось недавно
беседовать с ним; его ясная память до сих
пор хранит интереснейшие наблюдения о
блокадном городе.
С каждым юбилеем победы или снятия
блокады все тревожнее думается: сколько их
остается, блокадников, встретивших войну
уже взрослыми? Тех, кто видел и запомнил
облик блокадного города? Тех, кто хранит
его и сейчас в своей ясной памяти? И как со-
хранить его для следующих поколений?
Ш к
о
л
а
83
